События, развернувшиеся двести лет назад, 14 декабря 1825 года, на Сенатской площади в Петербурге, и вошедшие в историю под названием «восстание декабристов», удивительны своими хитросплетениями. Этот роковой день принес немало неожиданностей. В частности, многие из тех, кто участвовал в деятельности тайных обществ, повели себя совсем не так, как ожидали их единомышленники.
«ИМПЕРАТОР БЫЛ ПОЧТИ ОДИН»
Среди тех, кто был на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, был внук легендарного генералиссимуса и его тезка Александр Аркадьевич Суворов, в ту пору юнкер лейб-гвардии Конного полка.
Молодость он провел в европейских университетах (учился в Сорбонне, окончил образование в Геттингенском университете), где впитал свободолюбивые идеи. Неудивительно, что, вернувшись в Петербург, вступил в тайную организацию - столичное отделение Южного общества. И тем не менее он стал едва ли не одним из первых, кто вышел во главе своего взвода на Сенатскую площадь, - со стороны правительственных войск. Фактически – против своих же единомышленников. Было ли это изменой, предательством по отношению к ним?
Впоследствии А.А.Суворов мотивировал свой поступок тем, что долг офицера – превыше всего. Он оставил подробные воспоминания о том дне, озаглавленные «Лейб-гвардии Конный полк 14-го декабря 1825 года». Они были опубликованы в 1880 году в журнале «Русская старина».
«Я начал мою службу в Лейб-гвардии Конном полку не мальчиком, а имея 21 год. Слава полка, честь его, история его, мне дороги. Прочтя в «Записках князя Николая Сергеевича Голицына» рассказ покойного А.П.Башуцкого об участие этого полка в борьбе с мятежниками 14-го декабря 1825 г., я ужаснулся и решился немедленно протестовать против его слов, бросающих тень на славный полк. Полк этот никогда и нигде не уронил своей славы; всегда отличался преданностью, верностью престолу и отечеству», - так начинал свой рассказ Александр Аркадьевич Суворов.
По его словам, едва ли прошло более пяти минут после вызова, как лошади были оседланы, хотя офицеры и находились во дворце.
«14-го декабря была гололедица; как только мы, на лошадях некованых, приблизились к фасу дома военного министерства (тогда всеми назывался он домом князя Лобанова), то на всем скаку вылетели из улицы и построились поэскадронно. Никогда не забуду нашего восторженного «ура!».
К нам подъехал сам Царь, в полной форме. Я никогда не видел такого восторга, как в эту минуту! Наконец Государь мог говорить, когда последний эскадрон прискакал на свое место. Император был почти один. Он сам повел нас к адмиралтейскому бульвару, куда поспел и 1-й батальон Преображенского полка».
НА ЛИНИИ ОГНЯ
Между тем на площадь с криками «ура, Константин!» подходили войска, участвовавшие в событиях «по ту сторону баррикад». Как отмечает историк Павел Ильин, в день 14 декабря декабристы увлекли основную массу солдат призывом соблюдать верность присяге, которая была принесена ими императору Константину Павловичу за две недели до выступления на Сенатской площади. Менять присягу столь часто и без каких-либо существенных объяснений (а высшая власть долгое время никаких объяснений не предоставляла) многим казалось невозможным.
Поэтому в дни междуцарствия (Александр I скончался, а Николай I еще не вступил на престол) в обществе появилось немало недовольных и недоумевающих, зародились сомнения в законных правах Николая Павловича на трон. Солдат было легко ввести в заблуждение лозунгом верности первой присяге, поскольку от них фактически скрыли, что Константин отрекся от престола. Вот почему вышедшие на площадь гвардейцы вслед за офицерами с воодушевлением провозглашали: «Ура Константину!» - для них Николай был узурпатором. Ходили слухи, будто бы Константин незаконно отстранен от власти, арестован, задержан по дороге в Петербург. И это находило отклик среди солдат и офицеров...
Впрочем, вернемся к воспоминаниям Александра Аркадьевича Суворова. По его словам, при криках «ура, Константин!» государь проявил «великое, удивительное хладнокровие и величие».
«...Наши 7 взводов стояли спиною к Сенату, лицом к бунтовщикам; мой же взвод, 4-й, был поставлен по ту сторону монумента Петра Великого, отделенный от всех», - вспоминал А.А.Суворов. От выстрелов мятежников среди конногвардейцев были раненые, «хотя бунтующие солдаты и берегли нас, но с ними были многие охотники в партикулярном платье».
«Мы стояли, как я описывал, на тех же местах до того времени, пока Бакунин привел два орудия; тогда мы заняли место в голове полка, в эскадронной колонне, спиною к бульвару, к куче гранита и мрамора для Исаакиевского собора. Картечь летела возле нас; мы были около линии выстрелов, но вне всякой опасности....
Когда выстрелы Бакунина (Илья Модестович) все окончили, кавалергарды пошли карьером разгонять бывших бунтовщиков по Галерной улице; наши очистили мост; 3-й дивизион ловил солдат Московского и частью лейб-гренадер на Васильевском острове. Лично я оставался долго с 4-мя кирасирами на мосту; наш дивизион рассылал патрули, но далеко не уходил», - вспоминал А.А.Суворов.
«Я НЕ ВИНОВАТ, ГОСУДАРЬ!»
Когда началось следствие, имя Александра Аркадьевича Суворова звучало в показаниях арестованных участников бунта, и юнкер был доставлен в Следственную комиссию, располагавшуюся в Зимнем дворце. Согласно известной версии, больше похожей, правда, на исторический анекдот, Суворова увидел Николай I, который лично знал молодого князя.
«Как, и ты здесь?» – спросил царь. «Я не виноват, государь!» – отвечал юноша. «Даешь слово?!». «Даю, ваше величество», - поклялся тот. «Ступай домой. Внук великого Суворова не может быть изменником Отечества», - сказал император. Потомок Суворова любил рассказывать этот эпизод, указывая на рыцарский характер и великодушие Николая Павловича...
Тем не менее, документы несколько уточняют эту историю. Как отмечает исследователь Павел Ильин, юнкер лейб-гвардии Конного полка А.А.Суворов был привлечен к «предварительному» допросу, состоявшемуся 23 декабря 1825 года. Он «отвечал, что, узнав от Одоевского, что есть люди, желающие блага государству и занимающиеся сим, он согласился взять в том участие, ежели не увидит ничего противного чувствам и совести. Более ничего не знал и ни с кем из членов сношений не имел».
Признавшись в своем вступлении в тайное общество, Суворов убеждал: «В сношении с другими участниками сего я не был. О 14-м числе я ничего не знал. За три дня Одоевский спрашивал меня, что я буду делать, если велено будет присягать?.. Я сказал, что буду действовать с полком».
Собственно говоря, именно так – с Конным полком – Александр Аркадьевич Суворов и был в роковой день 14 декабря 1825 года.
Почти одновременно с прощением, дарованным юнкеру Суворову, следствие получило данные о том, что он входил в число весьма деятельных участников Южного общества в Петербурге. Декабрист A.M.Муравьев свидетельствовал также о том, что лично сообщил А.А.Суворову план военного выступления, разработанный Оболенским и другими лидерами заговора.
Тем не менее, власти не стали преследовать внука генералиссимуса. По оценке современных исследователей, ему было сделано «несомненное снисхождение». Он был фактически освобожден от следствия, а расследование в его отношении полностью прекращено. Началась его блестящая карьера при Николае Павловиче...
«ЧЕЛОВЕК ОТМЕННОЙ ДОБРОТЫ»
1 января 1826 года А.А.Суворов был произведен в корнеты гвардии и весной присутствовал на коронации императора. Вскоре он принял участие в войне с горцами на Кавказе, а затем в начавшейся войне с Персией. Отличился при осаде и взятии крепости Сардарабад, был произведен в поручики, награжден орденом св. Владимира 4 степени с бантом и золотой шпагой с надписью «За храбрость».
По окончании персидской кампании Суворов был назначен флигель-адъютантом к государю и в составе свиты сопровождал его на театр начавшейся войны с Турцией. Здесь он участвовал в сражении под Шумлой, в осаде Варны, взятии крепости Исакчи, в сражении при Буланлыке, лично принял капитуляцию крепости Мачин.
В 1831 году ротмистр князь Суворов участвовал в польской кампании. Состоя при квартире главной армии, отличился при штурме и взятии передовых укреплений Варшавы, причем был отправлен парламентером для переговоров о сдаче, а затем ездил с донесением о взятии Варшавы к императору.
Впоследствии А.А.Суворов был назначен генерал-губернатором Лифляндской, Эстляндской и Курляндской губерний и военным губернатором Риги. С началом Крымской войны командовал войсками Рижской губернии. За успешное руководство войсками края во время войны в апреле 1855 года он был пожалован в кавалеры ордена св. Александра Невского, а в августе следующего года отмечен алмазными знаками к этому ордену.
В 1861 году Суворов был назначен генерал-губернатором Петербурга. Это было время «Великих реформ», и Александр Аркадьевич весьма сочувствовал этим начинаниям. Более того, старался помогать тем, кого, как ему казалось, несправедливо преследуют. В частности, проявил участие по отношению к студентам университета, обвиненным в поджогах, петрашевцу Федору Львову, писателю Николаю Чернышевскому.
Как отмечал историк права профессор Иван Ефимович Андреевский, «несомненно весь секрет симпатичности князя Суворова заключался в том, что он был человек отменной доброты, исполненный любви к человеку вообще, не бывший в состоянии видеть равнодушно страданий человека, кто бы таковой ни был; помочь ему и побудить к помощи других было для него жизненной необходимостью».
Александр Аркадьевич Суворов открыто высказывал свою гражданскую позицию. В 1863 году, находясь на посту петербургского генерал-губернатора, он отказался участвовать в чествовании виленского генерал-губернатора Михаила Николаевича Муравьева, прозванного в определенных кругах «вешателем» за расправу с восставшими поляками. Суворов назвал Муравьева «людоедом».
Федор Иванович Тютчев в ответ на этот поступок написал весьма едкие строки, посвященные «Его светлости князю А.А.Суворову»: «Гуманный внук воинственного деда, // Простите нам, наш симпатичный князь, // Что русского честим мы людоеда, // Мы, русские, Европы не спросясь!..».
Конечно, подобные высказывания А.А.Суворова не могли остаться незамеченными. Когда в 1866 году на императора Александра II было совершено первое покушение, это стало поводом, чтобы освободить Суворова с должности генерал-губернатора...
Кроме всего прочего, Александр Аркадьевич приложил немало усилий к увековечению памяти о своем великом деде. Занимался благоустройством обветшавшего родового имения в селе Кончанском, в своем доме на Большой Морской улице собрал почти все оставшиеся суворовские реликвии. В 1850 году усилиями А.А.Суворова была заменена мраморная надгробная плита в Александро-Невской лавре, с полным титулом генералиссимуса, на новую с текстом, завещанным самим полководцем: «Здесь лежит Суворов».
Богатейшее собрание книг Александра Аркадьевича и его архив с разнообразными материалами для биографии генералиссимуса Суворова (так называемый «Суворовский сборник») в 1884 году поступили в Императорскую Публичную библиотеку согласно его завещанию.
За свои полезные дела А.А.Суворов был удостоен звания почетного гражданина городов Тихвина, Новой Ладоги, Боровичей, Рыбинска. В последние годы жизни он занимал должности генерал-инспектора пехоты и члена Государственного Совета. Это не мешало ему все также занимать «фрондерскую» позицию. В 1878 году он присутствовал на суде над террористкой Верой Засулич и аплодировал вердикту присяжных о ее оправдании. А после гибели Александра II от рук террористов-народовольцев Александр Аркадьевич Суворов первым сообщил народу, собравшемуся у Зимнего дворца, о смерти императора...
