Наш собеседник доктор исторических наук Борис КОВАЛЕВ, ведущий научный сотрудник Института истории обороны и блокады Ленинграда (отдела Государственного мемориального музея обороны Ленинграда), известен как один из ключевых исследователей нацистского оккупационного режима на территории Ленинградской области. По словам ученого, в поле его зрения постоянно попадают самые различные кровавые преступления, совершенные нацистами и их пособниками-предателями. Но даже у него настоящий шок вызвало дело коллаборациониста Григория Гуревича-Гурвича, представшего перед судом только в 1962 году.
— Борис Николаевич, вам прежде доводилось слышать об этом персонаже?
— Упоминания о нем встречал, но довольно поверхностные. Они содержались в 12-томном розыскном деле карательного батальона «Шелонь», которое хранится в архиве Новгородского управления ФСБ. С пятитомным делом самого Гуревича-Гурвича, которое хранится в архиве Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, мне удалось познакомиться только несколько месяцев назад…
Итак, что мы о нем знаем? Григорий Моисеевич Гуревич, уроженец Харьковской области, отслужил в 1927-1929 годах в Красной армии. В 1930-х годах трудился в Харьковской области на различных рабочих специальностях. Когда началась Великая Отечественная война, был призван в ряды действующей армии. По его собственным словам, в августе 1941 года, будучи сержантом Красной армии, попал в плен под Нарвой. И якобы содержался в лагере военнопленных под Псковом.
Там, судя по всему, он выдал себя за украинца, назвавшись Григорием Матвеевичем Гурвичем — хлеборобом, который «мечтает бороться с проклятым жидо-большевизмом». Поэтому впоследствии в судебных документах он нередко значился как Гуревич-Гурвич.
На суде он пытался скрыть, чем занимался с августа 1941 года по июль 1942 года. Уверял, что в это время находился в лагерях военнопленных и даже несколько раз пытался оттуда бежать. Остается загадкой, почему «добрые немцы» оставили в живых человека с ярко выраженной семитской внешностью. При этом, забегая вперед, в показаниях его подельников, относящихся к 1945 и 1947 годам, про Гурвича значилось: «еврей», «похож на еврея», «явный еврей».
Более того, когда стали выяснять, какие у Гуревича-Гурвича есть ордена и медали, поначалу он заявил, что у него был орден Красной звезды, который у него отняли немцы. Будто бы он получил эту награду за советско-финскую войну. Я проверил все доступные сегодня списки награжденных за 1939-1940 годы – ничего похожего не нашел.
На вопрос, за что он в 1957 году получил медаль «За победу над Германией», Гуревич-Гурвич заявил, что не знает, за что его наградили. Хотя на самом деле в уголовном деле есть его многочисленные просьбы и ходатайства о том, что ему полагается такая медаль как ветерану и инвалиду Великой Отечественной войны. (Инвалидность, между прочим, была последствием ранения, полученного в боях против партизан…)
А вот чтобы перечислить награды, полученные им от гитлеровцев, то не хватит пальцев на руке. В том числе у него была медаль, очень редкая для «хиви» — так называли «добровольных помощников» вермахта, к коим принадлежал Григорий Гурвич. Это медаль «За зимнюю кампанию на Востоке 1941/42». Немецкие солдаты со злым сарказмом окрестили эту награду «мороженое мясо» из-за того, что многие, кому она была вручена, получили в ту зиму серьезные обморожения.
Одним словом, можно предположить, что Гуревич-Гурвич в лагерях военнопленных каким-то образом мгновенно выбился в элиту. Известно, что некоторые лагеря немцам активно помогал «обслуживать» актив, состоявший из изменников, предателей и перебежчиков. А вот с лета 1942 года биография Гурвича прослеживается гораздо более отчетливо.
— Что происходило тогда на оккупированной территории Северо-Запада?
— Именно тогда оккупанты чувствовали себя в Ленинградской области (в ту пору, напомню, она включала в себя еще и Псковщину с Новгородчиной) достаточно вольготно. Причем стабильность режима была обеспечена совокупностью факторов. Большие партизанские соединения были разгромлены, вермахт одерживал победы на фронтах, о чем постоянно трубили во всех оккупационных газетах. Новости с советской территории практически не доходили. Крестьянам временно раздали землю — якобы в свободное пользование. Плюс – в 1942 году уродился очень хороший урожай, и немецкие реквизиции оказались не столь болезненными для мирного населения на оккупированной территории.
Нацистский оккупационный режим казался тогда достаточно прочным, и именно тогда некоторые советские граждане вступили в карательные структуры. Что касается Гуревича-Гурвича, то он летом 1942 года оказался в расположении небезызвестного 667-го карательного батальона «Шелонь».
Командовал им бывший капитан Красной армии Александр Рисс. В 1937 году он был незаконно репрессирован, через год вышел на свободу. В 1941 году, вскоре после начала войны, перешел на сторону вермахта и предложил свои услуги немцам. Первое упоминание в деле Гуревича-Гурвича о Риссе относится к августу 1941 года. Тот занимался организацией расстрелов коммунистов, евреев и советских активистов.
Кстати, я обнаружил переписку Рисса со своими начальниками, в которой тот указывал, что вверенное ему подразделение – очень музыкальное, поэтому просил, чтобы ему направляли инструменты и книги. Мол, каждый его подчиненный – настоящий человек-оркестр!..
Возвращаюсь к делу Гуревича-Гурвича. Первое его преступление – убийство собственного же товарища, который совершил самострел, чтобы не участвовать в карательной операции. Рисс предложил наказать его за измену: кто готов? Григорий Гурвич вызвался первым.
Вскоре он стал правой рукой Рисса. Тот иногда даже посмеивался: наш Гриша, мол, вообще забывает о правилах войны. Ну так же нельзя: расстреливал однажды какого-то колхозника, и три раза оружие дало осечку. По правилам надо человека помиловать. Так нет, он с четвертого раза его все-таки убил!..
— Черный юмор карателей…
— Да, они ведь никогда не говорили, что убивают и расстреливают. По словам Гуревича-Гурвича, слово «расстрел» среди карателей заменялось выражением «спустить с дороги» или «вывести на опушку».
На суде Гуревич-Гурвич пытался доказать, что на самом деле бойцы батальона «Шелонь» всего-навсего охраняли коммуникации, железные дороги, сопровождали грузы. Он не хотел признавать факт того, что они и по собственной инициативе, и по приказу гитлеровцев занимались массовым уничтожением населения. Тот же самый Рисс при занятии той или иной деревни требовал предоставить ему список девственниц от 14 до 20 лет, а тех, кто оказывался с ним сожительствовать, ждала суровая кара: он убивал и девушку, и ее членов ее семьи…
Представьте себе: Новгород, 1962-й год, идет судебный процесс. В зале люди, которые слышат о своих ближайших родственниках. Выступает некая Тяполкина, у которой немцы убили отца и которая официально стала женой Рисса. Она рассказывает, как Гуревич мучил мужчину, поднимая его на веревке за половой орган. Гуревич возражает: «Это неправда. Я не поднимал никого за веревку. Это был ремешок».
Другой эпизод: убийство пятилетней девочки. Сначала каратели изнасиловали и убили ее мать. «А что вы предлагаете мне делать? – говорит Гуревич. – Ребенка, что ли, одного в лесу оставлять? Естественно, я ее убил, чтобы не мучилась».
На суде фигурировало и такое преступление Гуревича, как убийство им двух девушек, предварительно изнасилованных, в церкви. Убийство старика. И все эти факты – издевательств, садизма, уничтожения – это деятельность батальона «Шелонь».
Еще один род деятельности карателей – провокации, когда они выдавали себя за партизан. Причем Гуревич-Гурвич вступал в «игру» на завершающем этапе. Вначале провокаторы, явившись в деревню, просили еды. Затем говорили, что хотят подорвать железную дорогу и просили показать, как туда пройти. И вот уже тут обычно подключался Гурвич, который благодарил молодых ребят, готовых помочь советским партизанам… А дальше понятно, что с ними происходило.
Чем больше я знакомился с материалами судебного дела Гуревича-Гурвича, тем больше понимал, что бойцы батальона «Шелонь» были откровенными садистами, повязанными кровью… И упивавшимися собственной властью и безнаказанностью. Тем более что батальону, можно сказать, повезло. Он избежал встречи с Красной армией: в конце 1943 года его перевели в Данию, на самый ее север. Каратели должны были держать оборону против американцев и англичан, если бы те высадились на побережье. Там «шелонцы» находились вплоть до весны 1945 года, после чего разбежались. Но если Риссу и его подельнику Проклиенко удалось сбежать, то Григорий Гуревич-Гурвич решил вернуться в Советский Союз.
— Захотелось поиграть с судьбой в рулетку?
— Может быть, и так. И ведь ему долгое время везло!.. Он выдал себя за военнопленного, его в мае 1945 года призвали в Красную армию и устроили на работу переводчиком в комендатуру города Лейпцига. В течение двух лет он – красноармеец, в 1947 году по возрасту его демобилизовали. И он вернулся – естественно, не на родную харьковскую землю. Он отправился туда, где его никто никогда не знал – в Кировскую область. Там работал начальником отдела снабжения железной дороги.
Возможно, ему и удалось бы затихариться. Но вторая половина 1950-х годов – это серьезная перестройка работы органов государственной безопасности. Создавались общественные группы поддержки органов госбезопасности, в особенности в тех местах, где каратели совершали преступления.
Гуревича-Гурвича разыскивали как участника карательного батальона «Шелонь», но его как будто след простыл, и попался он вообще-то случайно: в Кировской области его опознала одна из жертв. Но это была та самая случайность, которая оказалась результатом тяжелой, ответственной и кропотливой работы.
Примечательное обстоятельство: в уголовном деле Гуревича-Гурвича – куча похвальных и почетных грамот. Он заявил: мол, после амнистии, объявленной в 1955 году советским правительством, у меня как будто бы наступил провал в памяти, и я не хотел вспоминать все, что со мной было, но для себя решил, что честным трудом советского человека я смогу искупить все то, что совершил во время войны.
Кстати, многие честные граждане тогда, действительно, были растеряны: по амнистии на свободу вышли бывшие пособники нацистов. Им всем было объявлено прощение. И теперь они тихо и мирно жили бок о бок с теми, кто в годы войны сражался с фашистами или пострадал от врага на оккупированной территории…
— Гуревичу-Гурвичу было что-то известно о судьбе своей семьи?
— По всей видимости, точно он не знал, но не мог не догадываться, как с ними поступили гитлеровцы. В анкете он указывал о своей жене: «судьбу не знаю». То же самое – и про трех своих малолетних дочерей. Судя по всему, они, действительно, были убиты еще осенью 1941 года, когда местные украинские полицейские участвовали на Харьковщине в расправе с еврейским населением…
Вообще, на суде Гуревич-Гурвич вел себя довольно развязно, в отличие от его подельника по фамилии Иванов: тот не обладал столь же впечатляющим «послужным списком», кроме того, у него была открытая форма туберкулеза, так что он мог рассчитывать на «поблажку». У Гурвича такой надежды не было.
На процессе судья спросила его: «А зачем вы вообще так поступали?». Он ответил: «Я знал, что как еврей, в немецком плену не проживу и одного дня. Да, я совершил все то, о чем говорилось на суде. Но, по большому счету, об этом не жалею. Потому что своим предательством я себе «нарисовал» еще больше двадцати лет жизни».
Интересна позиция его адвоката: он пытался уменьшить количество установленных жертв – со ста двадцати хотя бы до сотни. Мол, да, были выстрелы в церкви, но никто не видел, что именно Гурвич убил этих девушек, поэтому данный эпизод нельзя вменять ему в вину… Разумеется, все это не могло никоим образом спасти предателя и садиста: Гуревич-Гурвич был приговорен к высшей мере наказания и был расстрелян.
Конечно, задача этого процесса состояла еще и в том, что необходимо было привлечь внимание ко всем преступникам, избежавшим наказания. Именно по его итогам были сделаны запросы и на Рисса, и на Проклиенко, а также на Василия Васильевича Васильева. Забегая вперед: ни один из них не был выдан в СССР. Рисс скончался в 1973 году в Кливленде (США), Проклиенко — в Канаде в 1979-м, он жил недалеко от Торонто. Васильев пережил обоих: он скончался в 1989 году в Торонто.
Однако главным преступником был объявлен тогда генерал Адольф Хойзингер. Недаром фильм, который в 1962 году сняла ленинградская студия документальных фильмов про новгородский процесс, назывался «Подручные Хойзингера».
— Эта фамилия еще не звучала в нашем разговоре…
— Да, потому что он во время войны находился далеко от России – в Берлине. Занимался как будто бы одной только «бумажной» работой: был начальником оперативного отдела генерального штаба сухопутных войск нацистской Германии.
В мае 1945-го его взяли в плен американцы, привлекли в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе. 30 июня 1947 года Хойзингер был отпущен из плена, спустя десять лет стал первым генеральным инспектором бундесвера в ФРГ, затем состоял на высоких должностях в руководстве НАТО в Вашингтоне.
В декабре 1961 года СССР требовал от США выдачи Хойзингера. Штаты, конечно, его не отдали, но, по всей видимости, эта шумиха все-таки навредила его репутации. В марте 1964 года он ушел в отставку. Официально – «по состоянию здоровья». Судьба отмерила Хойзингеру еще почти два десятка лет жизни: он скончался только в конце 1982 года.
…В связи со всем вышесказанным у меня только один вопрос, который, наверное, можно назвать риторическим: почему такому большому количеству убийц, палачей, садистов, активных пособников гитлеровцев, удалось избежать возмездия?
