«Росту 2 аршина до 1 вершка, лицом бел и чист, волосы на голове и бровях светлорусые и редковатые, собою строен, когда станет говорить, то заикается, от роду ему за 35 лет». Так шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф в письме вятскому губернатору описывал человека, который был известен своими авантюрными похождениями, мистификациями и попыткой выдать тайную организацию декабристов, которой не было. Звали его Роман Медокс.
ПОХИТИЛ ПОЛКОВУЮ КАССУ
Он родился в семье театрального антрепренера англичанина Медокса (Михаила Егоровича Медокса), которого пригласили в качестве воспитателя для цесаревича Павла Петровича, будущего императора. Медокс-старший преподавал ему физику и математику, а также занимался изготовлением механических часов и заведовал музеем «механических и физических представлений».
Затем он самым неожиданным образом сменил сферу деятельности и занялся антрепренерской деятельностью, поскольку уже имел некоторый опыт в этой области еще в прежней «английской» жизни. И тоже преуспел в этом деле. Лучшие драматурги и композиторы почитали за честь увидеть исполнение своих произведений в его Петровском театре. Денис Фонвизин даже доверил Михаилу Медоксу поставить своего знаменитого «Недоросля»…
Роман Медокс родился то ли в 1793-м, то ли в 1795-м году. Он получил превосходное образование, знал латинский, немецкий, французский, английский, старославянский и даже несколько языков кавказских и сибирских народностей. Однако отец не хотел видеть сына на сцене и отправил его на воинскую службу. Тот некоторое время служил писарем в полиции, в начале войны 1812 года вступил в ополчение и числился корнетом в отряде донского атамана Платова. Затем, похитив две тысячи рублей из полковой кассы, бежал оттуда, на эти деньги купил мундир офицера конногвардейского полка.
История – почти хлестаковская. Медокс прибыл 14 декабря 1812 года в город Георгиевск, в то время центр Кавказской губернии, добился приема у вице-губернатора Врангеля (губернатор Я.М.Брискорн был болен), представился адъютантом министра полиции генерала Балашова – лейб-гвардии конного полка поручиком Соковниным. Предъявил предписание, согласно которому он был уполномочен сформировать конный полк из горцев и следовать с ним в действующую армию для участия в войне с французами.
Вице-губернатор не посмел усомниться и выдал десять тысяч рублей на расходы. Мистификатор весьма преуспел в своем предприятии. Даже командующий войсками Кавказской линии генерал-майор Семен Андреевич Портнягин внес пятьсот рублей на ополчение и пожертвовал на благое дело собственную шашку. Портнягин вместе с так называемым Соковниным лично ездил по местным деревням и искал лучших воинов для будущего ополчения. В результате вместо гвардейской сотни, о которой только мечтали прежде, появилась возможность отправить в действующую армию несколько тысяч отборной конницы.
«Всем известно, сколь чудесно храбры обитатели подошв хребта Кавказского и сколь в войне полезны их легкие стаи всадников; но не бывший в том краю не может вообразить того зрелища, какое представляли мною собранные витязи в их блестящих кольчугах и полном азиатском вооружении», – отмечал впоследствии Медокс в своих воспоминаниях.
РАЗОБЛАЧЕНИЕ, КРЕПОСТЬ, ПОМИЛОВАНИЕ И ПОБЕГ
Впрочем, Соковнин не только осматривал крепостные сооружения, но и кутил в Георгиевске, участвовал в званых обедах и приемах, флиртовал с женами и дочерьми местных аристократов. Некоторые чиновники стали наводить справки о посланце из Петербурга, министру финансов было направлено заявление, в котором сообщалось о выдаче денег Соковнину и спрашивалось «следует ли производить далее денежную выдачу поручику всякий раз, когда он того потребует, и в каком объеме».
Вскоре настоящее имя проходимца было раскрыто, поскольку Казенная палата отправила письмо в Министерство финансов для проверки. Полученный ответ гласил: никакого поручика с особой миссией Петербург на Кавказ не отправлял.
Медокс был арестован, препровожден в Петербург, посажен в Петропавловскую крепость. В ходе допросов выяснилось, что он не раз перехватывал запросы и рапорты, которые шли с Кавказа в Петербург по поводу его миссии. Ответы на эти запросы он писал сам, подделывал подписи, и лишь последнее послание на имя министра финансов ему перехватить не удалось.
Сам Медокс объяснял причину своего поступка патриотическими соображениями: «Когда же Москва, моя родина, обратилась в груды пепла, и ее окрестности усеялись смердящими трупами людей, то во мне родилось какое-то презрение и к жизни, и к смерти. В бранном жару я ощутил в себе силы сделать более возможного в строю».
Горское ополчение, созванное самозванцем, было распущено, а зря. «Остается сожалеть, – отмечал военный историограф Василий Александрович Потто в книге «Кавказская война», – что горцы были распущены; есть основание думать, что появление их на европейском театре войны могло бы значительно повлиять на ход военных действий и, с другой стороны, внести много новых вопросов в область военной науки и кавалерийского дела. Быть может так же, что это обстоятельство повело бы к сближению горцев с русскими и имело бы влияние на весь последующий ход и события Кавказской войны…»
Как бы то ни было, но за подлог, подделку документов и растрату казенных денег Медокс был заключен в Шлиссельбургскую тюрьму (в крепости Орешек), где провел в заключении четырнадцать лет.
В 1827 году Николай I удовлетворил просьбу Медокса о помиловании. Он был освобожден и отправлен под надзор полиции в Вятку, куда прибыл в 1828 году. Поначалу Медокс вел себя очень лояльно, в силу чего надзор за ним был смягчен, а пристав Молчанов даже сообщал в Петербург о его благонравном поведении. Однако меньше чем через год Медокс, войдя в сговор с двумя мещанами, бежал из Вятки, причем его отсутствие выяснилось только несколько дней спустя.
Министр внутренних дел Ланской писал вятскому губернатору А.И. Рыхлевскому: «Государь Император узнал с удивлением, что Медокс сделал побег из Вятки и изволит относить сие не к чему иному, как к слабому надзору за сим преступником и поэтому повелевал в кратчайшие сроки учинить должное взыскание с виновных».
Найти самого Медокса долгое время не удавалось. Только четыре месяца спустя он был пойман на Кавказе с фальшивым паспортом, но сбежал из-под конвоя, добрался до Одессы, откуда отправил два дерзких письма на имя императора, после чего был арестован и сослан в Сибирь: его разжаловали в солдаты и отправили в Омский крепостной батальон.
ЗАГОВОР, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
Прибыв в ссылку в Иркутск, Медокс втерся в доверие к бывшему декабристу Александру Муравьеву, который был и иркутским городничим, и председателем Иркутского губернского правления. Александр Николаевич Муравьев был участником Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813—1814 годов, потом был переведен в Гвардии Генеральный штаб.
Он был одним из основателей декабристского движения, но к тому времени, когда его организаторы стали замышлять радикальные действия, вышел из тайного общества. Тем не менее, в январе 1826 году он был арестован и привлечен к следствию. В ходе него он представлял императору записки, в которых резко осуждал заговорщиков и их замыслы, раскаивался в своих былых «заблуждениях».
Поэтому он был отнесен к шестому разряду «злоумышленников», подлежал отправке на каторгу на пять лет и затем вечному поселению в Сибири. Но Николай I велел «сослать его на жизнь в Сибирь без лишения чинов и дворянства». Он добрался до Якутска, а по дороге получил новое смягчение приговора: ему разрешили жить в более мягком по климате Верхнеудинске. Там он пробыл до весны 1828 года, затем был переведен в Иркутск и назначен там городничим…
Прибыв в Иркутск, Медокс поступил в семью Муравьева домашним учителем. Завязал любовные отношения с его свояченицей Варварой Шаховской. Он даже завел специальный дневник, в котором без особого стеснения писал о своих «чувствах», а потом якобы случайно оставлял его там, где Варвара могла его увидеть.
В Иркутске Медокс познакомился и с другими ссыльными декабристами, после чего отправил государю донос о том, что в Иркутске бывшие участники антигосударственного заговора, при участии городничего Муравьева, снова создали тайное общество, которое они будто бы назвали «Союз Великого Дела». И замышляют заговор против императора. Варвара Шаховская фигурировала в докладах Медокса как одна из «связных» между Союзом и декабристами.
Медокс указывал, что «основано новое общество для ниспровержения правительства», главный круг его действия в Москве, но многие участники находятся в Петербурге, Одессе и других местах. К доносу отнеслись с большим вниманием, Бенкендорф сообщал царю, что хоть Медокс человек весьма неблагонадежный, «однако ж, по важности предмета, не может оный быть оставлен без внимания, тем более что предшествовавшие показанию Медокса сведения открыли уже, что тайная переписка государственных преступников с их родственниками действительно существовала, хоть, впрочем, сведения сии не обнаружили, чтоб переписка сия имела целию какие-либо преступные замыслы».
Медокса вызвали в Петербург, где он представил доказательства «заговора»: в частности, записи своих бесед с «государственными преступниками» и бумагу, согласно которой он был завербован в члены тайного общества. Однако расследование вскрыло полную несостоятельность обвинений, выдвинутых Медоксом.
Когда стало понятно, что Медокса в очередной раз всех обманул, было приказано его арестовать, однако он сбежал. Лишь спустя три месяца Медокса разыскали, в очередной раз схватили. Медокс писал слезные письма императору: «Снизойдите, великий монарх, к недостаткам человека, давно – ах! – очень, очень давно несчастного, и, подобно Богу счастьетворцу, даруйте новою жизнию стяжущего жить со глубочайшим почтением, всемилостивейший государь!»
Однако веры мистификатору уже никакой не было. Медокса снова отправили в Шлиссельбургскую крепость. Там он просидел двадцать два года, до конца царствования Николая I, был выпущен по указанию Александра II в 1856 году. Медокс уехал жить в имение брата, где оставался под надзором полиции. Спустя три года он скончался.
ПО СТОПАМ МИНИНА И ПОЖАРСКОГО
В советское время личности мистификатора посвятил несколько своих книг историк литературы Соломон Яковлевич Штрайх. В 1930 году вышла его «Похождения русского авантюриста XIX века», в 1932-м – «Русский Казанова (Роман Медокс среди декабристов)», в 1935-м – «Провокация среди декабристов. Самозванец Медокс в Петровском заводе».
Как отмечал Штрайх, личность Медокса была долгое время окружена ореолом тайны, и «только благодаря случайно попавшей мне пачке бумаг (архивных документов. – Ред.) я имел возможность раскрыть тайну второго, двадцатидвухлетнего заточения Медокса».
По словам историка, сочинения Медокса исполнены того пафоса лжи, о котором говорил Гоголь в своем указании актерам, как играть Хлестакова: «Он сам забывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит».
Медокс стал даже главным героем художественного фильма «С.В.Д.» («Союз великого дела»), снятого на Ленинградской фабрике «Совкино» (ныне киностудия «Ленфильм») в 1927 году. Создателями картины были молодые режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг. Мистификатора блистательно сыграл будущий классик советского кино Сергей Герасимов.
Авторы сценария, признанные знатоки пушкинской эпохи Юрий Тынянов и Юлиан Оксман, использовали сюжет, перенеся события на несколько лет назад и сделав фоном для похождений Медокса восстание Черниговского полка в январе 1826 года.
Кстати, сам Роман Медокс за полгода до своей смерти опубликовал в одном из исторических сборников свои мемуары, в которых изображал себя настоящим героем, последователем Минина и Пожарского…
